На Сольбе осталась часть моего сердца
В марте 1996-го года в возрасте 27-ми лет я получил совет одного именитого духовника поступить на послушание в Никитский мужской монастырь г. Переславля-Залесского с целью ознакомления с монастырской жизнью. Был тепло принят там наместником монастыря архимандритом, ныне епископом, Анатолием /Аксеновым/ с которым был немного знаком ранее через своего духовника. Братия обители так же встретили меня хорошо. Шли дни первой седмицы Великого Поста. Постоянного послушания у меня поначалу не было, так как на таких находились ранее пришедшие в монастырь братья, занимался чем скажут. Примерно через пару недель о. Анатолий вызвал меня и предложил поехать в командировку на тогдашнее подворье монастыря Сольбу. Там в первую очередь требовалось подготовить алтарь сохранившегося старинного храма к замене крыши, кровля которой текла, а стропильная система была уже ветхой и гнилой, а потом помочь, если нужно, плотникам и кровельщику в сооружении новой. Забегу вперед, на 2010 год та самая, изготовленная при мне, крыша существует на алтаре Успенского храма, единственного на тот момент на Сольбе.
Молодость легка на подъём и любит новые впечатления, с удовольствием согласился на поездку, тем более, что о местоположении Сольбы, как об очень удачном, в том числе и уединённом от мiрской суеты, отзывались бывавшие там насельники Никитского.
В один из ближайших дней архимандрит поутру дал команду. В «ГАЗель» – фургончик, на которой он ездил, вместе с приехавшим с наместником молодым парнем я загрузил свои немногочисленные пожитки, монастырские продукты для Сольбы, и мы тронулись в путь. Дорога, огибающая по часовой стрелке Плещеево озеро, на протяжении длинных участков радовала глаз обстоящим её хвойным лесом. Сызмальства часто ходивший в лес по грибы-ягоды с матерью и на охоту с батей, я полюбил леса и рощи, потому в Никитском, почти лишенном деревьев, мне даже поначалу было как-то неуютно, особенно слякотной весной. Природа же и местоположение Сольбы весьма утешали душу. Потому поездку туда воспринимаю как данную мне Богом в тот период адаптацию, плавный переход к последующей жизни в только начинающем подниматься из руин Никитском монастыре, полной тогда лишений в пище, питии, одежде, обуви, элементарных бытовых удобствах.
Ехали час с небольшим, за это время познакомился в общении с Михаилом — молодым парнем лет 19-20-ти, приехавшим с наместником. Он только в этот день был взят на послушание о. Анатолием по рекомендации людей, которым батюшка доверял, и тоже должен был со мной трудиться на Сольбе. Первое впечатление он производил вполне положительное, что в дальнейшем и подтвердилось.
У самого периметра Николо-Сольбинского монастыря, который глазом определялся с северо-западной стороны по останкам угловой башни, асфальт кончился. Причем участок асфальта примерно от поворота на Угличскую дорогу до Сольбы /ок.4 км/ был проложен совсем недавно, до этого была грунтовка, которая и сейчас ещё встречается на участках дороги, если ехать от Сольбы дальше, на Рахманово, в направлении к родине Кошкина, конструктора знаменитого танка Т-34. Хвойный лес, подступающий почти к монастырю, снова меня порадовал. Въехали в территорию с северной стороны у торца сохранившегося /тогда двухэтажного/ жилого корпуса обители. При взгляде на храм даже снаружи было видно, до какого плачевного состояния его довели годы безбожия. Последним владельцем зданий монастыря была психиатрическая больница, на юго-восточном углу корпуса сохранялась надпись со стрелкой-указателем «Прием больных». Кажется, мы даже пошутили на эту тему, что как раз будем лечить свои больные души в этом святом месте.
Передача остатков монастырского комплекса, как я узнал чуть позже, произошла в январе 1995 г. Местные жители, ранее являвшиеся сотрудниками больницы, понастроившие свои домишки в основном с восточной стороны за периметром монастыря /до революции вокруг обители не было мiрских строений, он стоял в 2 км от ближайшего мiрского селения, деревни Вороново, и даже некоторое время именовался Пустынью/, потеряли с ликвидацией больницы свою работу и итак скудные зарплаты. Напомню, было время перестроечных реформ, в т.ч. и экономических. Людям, особенно в глубинке, жилось трудно. Развалились многие предприятия, не говоря уж о колхозах и совхозах. Процветали многомесячные задержки заработной платы, безработица. Многие существовали исключительно за счёт пенсий близких и подсобного хозяйства. Видимо, от обиды, уволенные работники, перестав топить котельную, располагавшуюся, кстати, в алтаре северного придела храма, не слили воду из системы отопления, и до приезда монахов система была разорвана замерзшей водой. Итак, мы в монастыре. Корпус был заперт, прошли чуть южней к речке, к стоящему на горке берега помещению из шлакоблоков, приспособленному под коровник, и встретили там поднимавшегося от проруби с вёдрами иеромонаха Никиту, который жил на Сольбе с момента передачи монастыря Церкви. Поскольку храм еще был не приспособлен для каких-либо богослужений, особенно в холодный период года, то в качестве основного послушания о. Никита ухаживал за парой коров, воду которым он как раз нёс, когда мы его встретили.
По Воскресениям и Праздникам о. Никита ездил литургисать в храм села Нагорье за 16 км. После нашего поселения на Сольбе и мы с ним ездили туда в упомянутые дни. Своего транспорта не было, кроме изношенного ГАЗончика-самосвала, который потому использовался исключительно для местных хозяйственных нужд подворья в ближнем радиусе действия. Потому ездили общественным транспортом: 1-2 раза в день через Сольбу проходил рейсовый автобус, если вдруг не ломался.
Архимандрит пообщался достаточное время с о. Никитой, сделал необходимые распоряжения ему и нам и отбыл. Мы разместились в самой маленькой келье, впрочем, вполне просторной для долговременного проживания двух человек. Это помещение находится на втором этаже над единственным подъездом дореволюционного корпуса с его южной стороны /второй подъезд находился уже в позднесоветской пристройке/. Все остальные помещения дореволюционной части корпуса, объединенные при Советах из двух-трех келий в палаты для больных, были слишком велики, чтоб их возможно было обогревать единственным на тот момент электрическим способом. Да и были более ветхими, с плохими рамами окон. В выше же упомянутой пристройке / с западной стороны корпуса / было два наиболее приличных помещения на втором этаже, где при психбольнице располагались врачи. В одном из них /северо-западном/ располагался о. Никита, напротив /в юго-западном/ была кухня-трапезная. Впрочем, мы с Михаилом трапезовали прямо в келье с благословения о. Никиты. Готовил по распоряжению наместника в основном о. Никита, чтоб нам успеть провести запланированные работы. Внизу этой пристройки было сыровато, и юго-западное помещение там в основном использовалось как склад. В северо-западной части первого этажа пристройки находилось ванное помещение, в котором позднее, при моём участии, была оборудована котельная-насосная. Об этом напишу ниже. Вход в него был с западной стороны через еще одну небольшую одноэтажную тонкостенную пристройку. Потому, собственно, альтернативы для проживания у нас особо и не было. Но келья лично мне оказалась по сердцу. Вопрос о месте нашего точного размещения, по-видимости, не решался заранее, потому келья не была натоплена. А морозы по ночам еще достигали минус 10-15 градусов. Впрочем, тогда это нисколько не напрягало, о. Никита дал нам самодельный обогреватель -“козёл” киловатта этак на три, благо проводка позволяла. Потому воздух довольно быстро нагрелся, к ночи уже было довольно сносно, хотя спать первую ночь пришлось в верхней одежде, так как высота потолка кельи была приличной, да и в толстых стенах было аккумулировано изрядно холода.
Утро началось где-то в 6.30 с братского молебна и чтения утренних молитв в келье о. Никиты. После позавтракали, и часов в 8 вышли трудиться. По-моему, о. Никита сразу провел нас в храм, где мы потом оставляли лестницу и инструменты. Он пока не запирался. С северной стороны была дверь в центральный алтарь, а с юга к алтарю, оказывается, был пристроен туалет, у которого, впрочем, уже были сломаны стены до уровня земли. Но выгребная яма ещё была.
В основной части храма сохранились выше потолка, построенного при Советах на уровне начала сводов / от потолка тогда оставались очертания и кое-какие детали/, четыре незабеленные росписи на Евангельскую тему, сделанные неплохими мастерами. Это порадовало сердце. В то время большинство из нынешних храмов Ярославской епархии в лучшем случае только-только были переданы Церкви. Потому любые старые иконы и росписи особенно умиляли. Узнали, что храм Успенский. Проверил акустику храма, спев в его центральной части тропарь и кондак Успения. При этом шло гулкое эхо.
Вышли на улицу. Мартовское солнце уже заметно пригревало. В воздухе пахло весной, потому и работалось бодрее. Начали с разбора проржавевшей кровли. Она была когда-то из довольно толстого железа, и его острыми краями нередко рвало даже мою прочную военную одежду. Но, забегая вперед, скажу, что за всё время на Сольбе никаких мало-мальски серьезных ран и травм никто из нас милостью Божьей не получил. Разве что небольшие ушибы, да царапины, и те не загнивали. В небольших перерывах в работе ходили прогуляться по ближнему радиусу, снегу было еще много, осматривали посёлок. На новых «монахов» приходили полюбопытствовать местные жители. Люди в большинстве достаточно приветливые. Так потекли дни на Сольбе. Хлеб и какие-то необходимые продукты для монастыря, которых в запасе не было, мы, как и местные жители приобретали в автолавке, которая проезжала через Сольбу пару раз в неделю.
Ездили, как уже упомянул выше, на службы в храм Нагорья. Служил тогда там о. Андрей, благоговейный священник, очень благожелательный ко всем нам. Он показал нам храм, по размерам почти собор, где служба тогда шла лишь в небольшом отгороженном уголке. Храм был в удручающем состоянии. Там до передачи находились, кажется, мастерские МТС. Всюду копоть и грязь, хлам. Могила русского героя Чесменской битвы адмирала Спиридова, ктитора храма, похороненного в нем, была какими-то кощунными вандалами раскопана, останки адмирала, со слов о. Андрея, потревожены, разбросаны и частью утрачены. Батюшка снова захоронил те их части, которые удалось собрать вокруг.
По воскресеньям и большим праздникам мы не работали. Пользуясь свободным временем, ходили на прогулки по окрестностям и в лес. В одной из таких прогулок познакомились в д. Вороново с двумя подошедшими к нам, чуть выпившими, местными молодыми парнями хулиганистого вида. Один из них — Валерий заинтересованно расспрашивал о нашей жизни на Сольбе. Вскоре он серьезно уверовал, приходил трудиться в обители, помогая о. Никите, и в начале ХХI века стал священником и несколько лет служил в преобразованном уже в женский Николо-Сольбинском монастыре.
Весна вступила в силу, кругом всё начало петь и зеленеть. Вокруг алтаря выросли кучи мусора из сброшенного сверху ржавого железа, гнилых стропил и досок и всякого накопившегося на нём мусора типа галочьих гнёзд. Стали использовать ГАЗончик- самосвал для его вывоза, грузя его вручную. В один из приездов о. Анатолий остался доволен проделанным объемом работ. Можно было сооружать новую крышу алтаря. Это, если не изменяет память, было вскоре после Пасхи. Михаила, обладающего поварскими навыками он тогда забрал в Никитский, где на тот момент не было подходящего человека на послушание повара, а меня попросил подготовить стропила для ожидающейся бригады плотников и потом помочь кровельщику. Сил и здоровья тогда хватало с избытком. Я нисколько не считал себя обремененным. Тем более в таком замечательном несуетном месте, где в пятидесяти метрах лес и речка. В течение нескольких дней сдирал топориком кору с заготовленных под стропила сосенок, и обдирал лафеты. На Сольбе местные жители держали коров, коз и даже коня. Эта живность нередко бродила и по неогороженной тогда территории обители. Козы, только завидев меня идущего на работы, сразу бежали к месту, где я ошкуривал бревна, чтоб поживиться ещё сочной корой. Наиболее молоденькие из них забавно и безбоязненно подхватывали её прямо во время шкурения с лезвия топора. Вскоре приехали плотники, и недели за две стропильная система на алтаре была готова. Вслед за ними приехал кровельщик Александр из Переславля, верующий человек, с которым я до днесь в приятельских отношениях. Я помогал как плотникам, так и ему, и получил для себя некоторые строительные навыки.
Оттаял и бывший монастырский колодец, находившийся с северной стороны монастыря, напротив восточного торца старого жилого корпуса. Брали питьевую воду мы в новом колодце поселка, но в ней порой появлялись инфузории-туфельки. Поэтому я попытался с благословения о. Никиты в те моменты, когда мы не были задействованы на работах по алтарю, восстановить монастырский колодец, вода которого, по рассказам местных жителей, была очень чиста и вкусна. Рассказывали, что даже почиталась как святая. Монахи раздавали её богомольцам по большим праздникам. Монахи, потому что изначально монастырь был мужским, но постепенно сделался крайне малочисленным и незадолго до революции был преобразован в женский.
Я с усердием взялся за очистку неглубокого на тот момент колодца. Михаил принимал ведро наверху и выливал грязь. Сруб оказался невысоким. Метра полтора. Ниже его по периметру были воткнуты просто 20-30 см доски, которые мало препятствовали чистому мелкому песку, до которого я докопался, сочиться на дно колодца. Вода быстро начала прибывать, еле успевали отчёрпывать. Во второй раз тоже вычерпали воду из колодца, и я снова почистил его дно. И хотя уже не было воды от таяния снега, но вновь набравшаяся вода в колодце имела неприятный запах. Предположили, что нынче туда поступают грунтовые воды от сделанного в советское время в паре десятков метров от колодца пожарного пруда и оставили восстановление колодца до лучших времён.
С западной стороны корпуса у нас были грядки, вскапывая которые, приходилось немало попотеть, так как земля была очень насыщена битым кирпичом от некогда пролегавшей рядом монастырской стены. На кучи прелой травы для компоста, лежащей между грядками, нередко выползали ужи.
Разбирая одну из таких куч, увидели в ней скорлупу от ужиных яиц. Видимо, делать там гнёзда их привлекало тепло, происходившее от преющей травы. Ужи жили и под крыльцом подъезда, сделанного в советской пристройке корпуса. Однажды видел затягивающийся в щель длинный и толстый хвост, как у небольшого удавчика. Но мы их не тревожили, так как считается, что рядом с ужами не живут ядовитые змеи. А таковых в окрестностях Сольбы, прежде всего в болотистых местах, немало, судя со слов местных жителей. Однажды, обкашивая косою корпус с северной стороны от бурьяна, я потревожил в нём двух молодых гадюк, не более полуметра длиной. Одна из них поспешно юркнула среди камней, а другая зашипела, приняв угрожающую позу. Я пытался её пугнуть косой, но она не уползала. Мало того, несколько раз кусала за косовище. Пришлось её подцепить кончиком косы и отбросить подальше. Правда, больше после этого мне змеи, кроме ужей, ни на Сольбе, ни в её окрестностях не попадались. За корпусом, после выкашивания травы и бурьяна им тоже негде стало ютиться.
После окончания сооружения крыши алтарь перестал протекать, на улице температура становилась всё выше, и следующим моим основным послушанием было сбивать отслоившуюся от сырости и рыхлую штукатурку в алтаре. Всё делалось с воодушевлением, с ощущением приближения времени, когда ещё один храм восстанет от мерзости запустения, и в нём начнутся богослужения. Отец Никита стал вечерами ходить в храм читать монашеское правило. Голос, интонации и манера чтения у него были очень своеобразные, и в тихие вечера гулкие звуки из храма, не имущего окон, разносились по окрестностям Сольбы, наполняя их диковатыми воплями. Это напоминало историю, поведанную святителем Игнатием /Брянчаниновым/, о своеобразном подвижнике, прибывшем в российский монастырь с Афона, который, получив от кого-то на Афоне наставления и необычную, весьма похожую на самоэкзальтацию, практику, ходил в окрестности обители вопиять и «рыкать от воздыхания сердца своего», Доносящиеся звуки «радений» этого подвижника весьма удивляли и смущали тамошнюю братию…
Так как храм начали потихоньку приводить в порядок, о. Никита уже не мог полноценно заниматься коровами, и ему в помощь был прислан из Никитского послушник Виктор, который там уже приобрел опыт послушания на коровнике. Но в выпасе коров раз-два в неделю участвовал и я. Это послушание было мне не в тягость, хоть приходилось вставать в жаркое время до пяти утра, так как, пася их, я и сам вволю нагуливался на природе: на наполненных пением птиц лесных лужайках, среди разнотравья живописных лужков вверх по течению речки Сольбы дыша полной грудью и наслаждаясь безлюдьем. По утрам нередко купался в тёплых как парное молоко водах в основном мелководной речки Сольбы, протекающей вдоль южной части монастыря. Внизу, у заливного лужка, где при психобольнице выращивали капусту, речушка делает S-образный изгиб. В его нижней части дно было искусственно углублено метров до 3, так как для нужд больницы там был установлен водозабор, от которого в мою бытность оставался лишь ветхий домик, и где сейчас устроена монастырская купальня. Там можно было с обрывистого берега смело «ласточкой» броситься в чистую воду, не боясь воткнуться в дно, а то и раскачаться перед этим на воткнутом в берег трамплине-доске. В верхней части изгиба находится довольно глубокий, забитый корягами бочаг, где можно было ставить жерлицы на нередкую тогда в реке щуку. Да и другая рыба водилась. Местные жители нередко хвастались «трофеями» и иногда жертвовали на праздник рыбы нам. Но у меня почти не было снастей, и я, в лучшем случае, таскал немного небольших рыбок на простейшую поплавочную удочку, посвящая иногда время тихих летних вечеров сидению с ней на речке в качестве отдыха, чисто для души. Так незаметно время моего пребывания на Сольбе достигло июля. И в один из дней архимандрит, приехавший на Сольбу, забрал меня обратно в Никитский монастырь.
Там я, некогда получивший профессиональные водительские права, стал использоваться в основном на водительских послушаниях. И поскольку я уже хорошо знал Сольбу и дорогу к ней, то нередко доставлял туда необходимые грузы или людей.
Архимандрит мыслил там сделать богадельню для престарелых одиноких священнослужителей и родителей монахов, не имеющих других детей, которые могли бы заботиться о них в старости. Как наиболее попечительные в бытовом смысле и многочисленные среди монашествующих, для этого были выбраны женщины. Потому архимандритом где-то в середине 1997 г. туда была направлена недавно постриженная им монахиня Людмила и в помощь ей несколько трудников. При ней были и пара послушниц-паломниц, одна из которой стала супругой будущего священника Валерия, о котором я упомянул выше. Забот и трудов там был полным-полно. А средств и финансов для этого — крохи. С Божьей помощью до наступления холодов удалось восстановить и установить в бывшее ванное помещение брошенный на территории водогрейный твердотопливный котёл, который остался от психбольницы. Я ездил на Сольбу на так называемой «гидро-руке» — на военном автомобиле-вездеходе ЗиЛ-131, оборудованном гидравлическим механизмом типа малогрузоподъемного крана, чтоб установить там трубу котельной с северной стороны старого сестринского корпуса. С Божьей помощью это было благополучно исполнено, учитывая, что крановщиком-самоучкой я стал лишь недавно. Ввод котельной позволил начать отопление жилого корпуса с помощью водяной системы и использовать зимой все его помещения. Так что зиму благополучно пережили. К сожалению, м. Людмила практически не имела административно-хозяйственного опыта, и она, потрудившись на Сольбе где-то год, отказалась от этого послушания, так как видела, что сдвигов почти нет.
Я же, вскоре после того, как о. Анатолия хиротонисали во епископы, по его совету в начале сентября 1998-го года поступил в Николо-Бабаевский мужской монастырь.
Меж тем наступил январь 1999 г. Владыку Анатолия Синод перед Рождеством назначил на самостоятельную кафедру в Магадан, а правящий архиерей Ярославо-Ростовской епархии, светлой памяти архиепископ Михей, решил в новых обстоятельствах сделать Николо-Сольбинское подворье Никитского монастыря самостоятельным женским монастырем и назначил настоятельницей туда монахиню Еротииду. Насколько я знаю, у монахини Еротииды на тот момент, как у насельницы Толгского монастыря не было каких-то сколь-нибудь существенных средств и имущества, даже автомобиля. Поэтому игумен Борис в один из морозных дней января 1999 г. благословил меня, исполняющего на Бабайках в качестве одного из основных послушаний послушание водителя, доставить м. Еротииду с тремя послушницами на Сольбу. До этого я, кажется, возил м. Еротииду осмотреть монастырь на Сольбе, но сейчас уже точно не помню, было ли это.
Потрёпанная монастырская «Волга», которая, кстати, используется на Бабайках и до сего дня, тем не менее была для меня достаточно простым в ремонте автомобилем, на котором можно было отважиться пуститься в короткий световой день в путь почти за 300 км при морозе, зашкалившем вечером за минус 30 градусов. Подъехал в районе обеда в Ярославль, чтоб забрать монашек, загрузили их небольшой нехитрый скарб и тронулись в путь под молитвы сестер. Печка в «Волгах» выпуска начала лихих 90-х годов была очень слабой, как и качество сборки самих машин, потому лобовое стекло на трассе от встречного потока холодного воздуха было сверху наполовину заморожено. Смотрел на дорогу как через амбразуру. Тем не менее, без поломок и происшествий к ужину добрались на Сольбу. Сопроводил м. Еротииду по помещениям, показав ей и объяснив ей какие-то неочевидные новичку особенности и интересующие её моменты. Заходили ли тогда в храм, не помню. Поужинав, тепло попрощались с матушкой, и напутствуемый её благодаростью и молитвами, я пустился в обратный путь, который так же совершил благополучно.
Время от времени, раз в год-два мне случается возможность бывать на Сольбе по церковным делам, и каждый раз сердце радуется встрече с всё расцветающей и благоукрашающейся обителью имени великого чудотворца Христова святителя Николая. Тем более, когда это происходит с Божьей помощью трудами игуменьи Еротииды и сестёр монастыря такими темпами и масштабами, которые нам — первым насельникам Сольбы и в самых смелых мечтах о будущем обители не приходили. Будь всегда благословенна, Сольба!
Инок Силуан (Константинов). Бабайки.
Великий Пост. 2011-й год от Рождества Христова
