О музыке и не только
В гостях у нас Михаил Цинман – скрипач, концертмейстер оркестра Большого театра России, участник Московского трио им. Сергея Рахманинова. С 2011 года руководит Камерным оркестром Большого театра. Учился в музыкальной школе имени Гнесиных у Елены Бондаренко и Олега Крысы, закончил Московскую государственную консерваторию у Бориса Беленького и ассистентуру у Сергея Гиршенко. Лауреат скрипичного конкурса Premio Rodolfo Lipizer (Италия, 1990) и Моцартовского конкурса в Зальцбурге (Австрия, 1991).
– Вы профессиональный музыкант, руководите Камерным оркестром Большого театра, как Вы пришли к музыке?
– По моим воспоминаниям, я слушал как-то радио. Играл оркестр. “Какой это инструмент играет?” – “Скрипка” – “Хочу на ней играть”. Но родители, когда я рассказывал им этот эпизод, не помнили такого. Просто хотели учить меня музыке и отдали в районную музыкальную школу на скрипку. Я поздно начал, в 7 с половиной лет. Но у меня были очень хорошие учителя. Учительница по скрипке еще училась тогда заочно в Новосибирской консерватории. Очень требовательная. Сердится как-то на меня: “Ты профессионалом хочешь быть или дилетантом!?” Что эти слова означают? Понятия не имею. Но “дилетант” как-то плохо звучит. Говорю: “профессионалом…” Так и вышло.
– Что для Вас музыка?
– Очень трудный вопрос. Я крестился уже взрослым, и, возможно, музыка была для меня с детства некой защитой. Областью свободы. От чего? От хаоса, необработанности жизни, от того неподлинного, что зачастую царствует в ней, и ощущается как власть смерти. А в музыке жизнь предстает в ее истинном виде – в ее глубине, цельности, красоте. После крещения многое переосмысливается, наполняется новым содержанием. Если говорить, обобщая предельно, то музыка, наверное, это всегда образ души, несущей в себе жизнь бесконечную и проходящей через жизнь временную. Человек между временем и вечностью. Музыка сама по себе не спасает. Многие нацисты были большими знатоками и любителями музыки.
Была такая гениальная пианистка Мария Вениаминовна Юдина (1899-1970). Ей одним духовным лицом было сказано так: “Вы спасетесь через музыку”. Но как она жила! Она, будучи еврейкой, в юности приняла православие, и вся ее жизнь была служением людям, не жалея своего времени, сил, средств. Она была профессором и в дни получения зарплаты ставила на стол свою открытую сумочку – для студентов. Она никогда не скрывала своей веры и никого не боялась. Ее выгоняли сначала из Ленинградской консерватории, потом Московской, потом из института им. Гнесиных, лишили возможности играть концерты. Жила, как нищая. А сейчас переиздаются все ее музыкальные записи, многие тома писем и литературных работ, бесчисленные о ней воспоминания. И когда слушаешь ее игру, то слышишь не просто замечательного музыканта, а грандиозную личность, проникающую в самые сокровенные глубины музыки, где трагизм соединяется с радостью.
– Что через музыку Вы несете людям?
– Этот вопрос связан с предыдущим. Бах говорил, что музыка служит славе Божией и утешению чувства. Часто думают, что классическая музыка трудна для восприятия, скучна и вообще устарела. Это неправда. Великие композиторы (как и художники, и писатели) велики не потому, что оставили некие застывшие классические “образцы”, а потому, что аккумулировали жизнь в своих созданиях, и эта жизнь расцветает, как только к ней прикоснешься. Для меня всегда большая награда, когда слушатель, не музыкант, испытывает радость от слушания, хотя это может быть и очень трудное или трагичное сочинение.
Мне кажется, что в наше время агрессивного навязывания развлекательной безвкусицы, которую тоже называют словом “музыка”, но в которой нет ни жизни, ни радости, очень важно удерживать островки чего-то настоящего. Недаром поэт Мандельштам считал плохой вкус – грехом. Как-то это связано с неумением отличить правду от лжи, живое от неживого…
– У Вас музыкальная семья? Расскажите о ней.
– Мои родители были инженерами, но музыку любили. И очень чутко относились к тому, поет ли, например, певец сердцем или только голосом.
Родители моей супруги Елены были музыкантами – мать была чудесная пианистка, преподавала в Гнесинском институте, отец – музыковед и выдающийся саксофонист, всю жизнь проработавший в джазовом оркестре, который возглавлял его брат Олег Лундстрем. Из моих четверых детей трое музыканты. Дочь пианистка, сыновья скрипачи (младший учится также на дирижерском). Брат моей жены – Леонид Лундстрем – тоже скрипач, у него детей шестеро.
– Вы – человек верующий с детства? Путь к Богу. Как Вы пришли в Храм.
– Мои родители не были крещенными. Но в детстве отец говорил мне, что есть Бог. И атеистическая пропаганда проходила мимо меня. Но путь к Церкви был долгий, и проходил через многие заблуждения. И распространенное тогда увлечение востоком тоже было. И типичное для интеллигента мнение, что Бог в душе, а не в церкви, и что у каждого свой путь… В какой-то момент я увидел себя на этом пути совсем не там, где хотелось бы, и понял, что “самому не справиться”. У меня тогда уже двое детей было. И я играл в квартете, где виолончелистом был сын протоиерея Николая Ситникова. Он и крестил всю нашу семью.
– Как воспитать детей, есть свои секреты. Как воспитать детей в духе Православия? Сейчас все чаще дети приводят своих родителей в храм.
– Не считаю себя вправе давать советы по поводу воспитания детей. Могу только сказать, что нам помогало. У нас никогда не было телевизора. Читали детям хорошие книги вслух. Из-за избранной профессии у них никогда не хватало свободного времени, кажется, не было пустого времяпрепровождения. Надо сказать, что и трудности семейные во многом оказались полезными, как прививка против эгоизма.
Что касается воспитания в вере, то, во-первых, у нас были замечательные, мудрые батюшки. Во-вторых, мне кажется, важно для ребенка, что церковь это не система запретов и обязанностей, и что вера это не что-то совершенно отдельное от обычной жизни и ее радостей. И тут, конечно, помогает и хорошая литература, и музыка. “Сначала душевное, потом духовное”. Когда душой человек (ребенок) чувствует глубину и сложность и красоту жизни, то Церковь как бы венчает всю картину куполом, достраивает эту мысленную постройку мира необходимой защитой.
А еще дети говорят, что в детстве, когда они приходили домой, а дома пахло пирогами, то это воспитывало их больше всего. Давало чувство семьи.
– Что дает детям, по Вашему мнению, музыка.
– Любое творчество заставляет глубже всматриваться, вслушиваться в жизнь, в себя самого. Затем, это ремесло. В наше время всяческих виртуальных манипуляций это особенно важно. Не было – и вдруг есть, нечто, твоими собственными руками, сердцем, головой созданное! О важности развития вкуса уже говорил.
А хоровое пение вообще замечательно! И чувство общего хорошего дела воспитывает, и погружает в такую стихию, которая оказывается чем-то большим, чем сумма составляющих ее усилий.
Конечно, чем профессиональнее подход, тем лучше. Человек начинает понимать, какой это труд. Но на пути музыканта искушений не меньше, а может быть, и больше, чем в других профессиях. В любом случае, если человек с детства привык слушать и понимать музыку, то в дальнейшем она может стать для него благородным отдохновением и утешением.
– Сейчас великий пост. Как Вам удается совместить концертную деятельность, выпадающую на Великий пост.
– Я работаю в Большом театре. Когда-то Великим постом спектакли не давались. (Концерты, кажется, были разрешены). Сейчас не так. Все идет своим чередом. Но надо сказать, что играть концерты Великим постом весьма тяжело – и морально, и даже физически.
– Творческие планы на будущее?
– Какие-то концерты запланированы, многое еще хочется сделать. “Человек предполагает…”
– Расскажите о Вашей первой встрече с монастырем.
– В 1989 году мы купили дом в деревне Афонино. С тех пор проводим там каждое лето. Ездили в Никитский монастырь к о. Димитрию. Потом его перевели в Углич, и мы стали ездить к нему раз в год. Дорога из Афонино идет через Дмитриевское. Места там не то, чтобы заброшенные, но пустынные. И вот в одно лето мы возвращаемся по этой дороге, уже уставшие, и вдруг видим – сверкает белизной церковь. “Смотрите, смотрите!..” Старшая дочка задремала, и наши крики ее разбудили. Приоткрыла глаза и снова заснула. Потом дома говорит: “Послушайте! Я такой храм во сне видела!..” Это было как чудо. В каком году это было? Не помню. Вы, наверное, лучше знаете.
– После того мимолётного видения, как состоялось более серьёзное знакомство с монастырём?
– После “мимолетного видения” мы неоднократно приезжали в монастырь – на службу, окунуться в источник… С изумлением наблюдали за тем, как растет и развивается монастырь. И, конечно, ваша работа с детьми вызывает чувство глубочайшего уважения. И смирения – потому что это делание несравненно превосходит всякую музыку.
Мы не очень часто бываем у вас. Летом почти вся семья обычно собирается, народу много, маленькие дети, и мы опять становимся тяжелы на подъем (зимой для этого другие причины). В один из приездов пришла мысль сыграть у вас концерт. Через год мы и участвовали в праздничном концерте, правда, совсем небольшим составом…
