Поучение в неделю 14 по Пятидесятнице
Они же небрегше отъидоша: ов убо на село своё, ов же на купли своя. (Мф.22:5)
Всяк, слышав чтенную ныне в Евангелии притчу, довольно может уразуметь, коликое Бог прилагает попечение о спасении и приведении в чувство всякого грешника. Евангелие представляет нам Отца небесного под видом царя: благая, какова Он нам уготовал, и радость, к которой Он нас призывает под именем вечери, изготованной на брак Сыну своему. Препятствия же, удерживающие нас, чтоб придти на толь радостное угощение, насладиться блаженством вечным, суть села, купли, вещи преходящие и нестоящие уважения в сравнении тех благ, к которым Бог нас призывает. Но сии-то малости расположили поминаемых в притче людей, чтоб любовь и снисхождение Бога пренебречь, чтоб посланных звателей осмеять и убить.
Удивляться должно щедротам и ревностнейшей любви и снисхождению Бога нашего, и с благоговением принимать звание его. Воображение, чтоб оное пренебречь, ужас влагать в нас должно, ибо оно в великий нам вред, потому, что оставляет нас всей злости и развратности нашего сердца. Оно есть наигорестнейшее из всех наказаний, потому что ввергает нас во все беспокойства и делает злосчастными.
Потщимся мы со вниманием рассмотреть, что нет ничего страшнее, как удалиться от Бога и Его звание пренебрегать. Ибо всяк, оставивший Бога, делается неукротимым в своих развращениях и не находит никакого себе убежища в своих бедствиях.
Порок в нас более или менее усиливается по мере тех препятствий, которые с ним встречаются. Когда грех силится обладать душой, защищаемой страхом Божьим или вооружённой щитом веры, то весьма трудно поразить оную смертоносными ударами, а когда причинит он непорочности неисцельную рану, то душа, которая пала как по обольщению, так и по слабости своей, вдруг восстает посредством сокрушения, производимого раскаянием и долговременными болезнованиями, награждает маловременное своё неверие. Но когда она ничего не полагает против порока, кроме отверстого опаснейшим обманам сердца, когда ея не устрашают угрожения, не привлекают обещания, когда удаляется от Бога чрез свою неблагодарность и истребляет страх Божий в себе чрез нечувствительность свою, то каких не получает успехов в своём нечестии?
Таковое и несравненно ещё плачевнейшее есть состояние той неверной души, которая удаляется от объятий Бога и исторгает из себя иго страха Господня. «Когда нечестивый, – говорит премудрый Соломон, – предав забвению Бога, низринется во глубину пороков, то уже ничто его не удерживает: аще приидет нечестивый во глубину зол, нерадит». Он не сходствует с тем грешником, который грешит со страхом и который вооружается ещё против порока.
Прежде сего, когда он был ещё удерживаем в своей должности узами страха и рассуждением о правосудии Божии, которое представляет нам вера столь ужасным в своих наказаниях, страшное воображение наказаний останавливало течение умножающего его нечестия, страх служил вместо узды, укрощающей страсти, и действовал в нём, как бодрый и строгий страж, бдящий при дверях сердца для отвращения всех пороков. Но теперь, когда он не устрашается мстящей ему руки, не чувствует более ея поражений и, как те удары, кои мещет на него небо, суть для него бесполезны, то какие оттуда следуют чрезвычайности! Какие стремления и возмущения! Какие развраты! Он есть подобен реке, прервавшей свои плотины. В таком случае один порок привлекает другие, на подобие волн, из коих одна гонит другую и последует стремительно ея течению. Сколько он ни шествует, всегда более погружается в сей бездне: каждый день новые рождаются чудовища, и его самого объемлет страх при рассматривании своих грехов. Он не ведает того, что он исполнил в законе, он открывает свои глаза, но ни один луч света не озаряет его, он не видит ничего между Богом и собой, как только бесконечный облак, сквозь коего не можно проникнуть. Не чувствительно дух так утверждается в самоволии, как и его сердце, погрешности соответствуют страстям, как он начал сие с утратой, ощущаемой в страхе, то и оканчивает с потерянием веры.
Вот изображение человека, оставленного от Бога, поправшего веру, низверженного из величества естественного своего достоинства, отвергшего вовсе закон, распустного в нравах, пренебрегшего честность. Отсюда-то, без сомнения, гордость человеческая устремляется для вооружения себя и гордо кичится собственными своими силами, но давно уже признаётся сие за неоспоримое, сколь слаба и бессильна она в творении добра. Высокость разума и дарования без благочестия производят всегда только бедствия и пороки, и сия истина от всех принята, что без веры ни добродетель, ни достоинство не может быть. Вас пленяет удивлением сия проницательность разума, сии превосходные дарования, коими обладающие по своему неверию воображают себе, что они, якобы были поставлены в числе просвещённых мужей и как бы возвышались превыше других своей гордостью, а выше веры – своим беззаконием и которые желают вознестись выше слабости естественной посредством своей добродетели. Но проникните только сквозь их преграду, войдите рассуждением во глубину сердца их, то вы узнаёте, что сей честный человек без веры есть только ложный мудрец, который во всём притворяется, как только лицемер, который скрывает свои пороки, как только обманщик, который нас приводит в мечту, составленную из притворов, который не имеет ничего в самой вещи, кроме своего мечтания, и который, обольстив всех и открывшись пред другими, один только после себя оставляет ужас.
Сей мудрец, коего ты уважаешь, сей герой, коего ты венчаешь, окажут на тебе, может быть, слабости свои и несправедливости и воздадут тебе малодушием за твои почести и уважение. Сей друг столь постоянный и истинный изменит тебе. Когда кто расторгнул все узы благочестия и закона, то признаёт ли он что за священное и ненарушимое во всём естестве? Он уже сделался неверным Богу, он скоро учинится неверным и людям, он потерял непорочность чрез прелюбодеяние, немедленно он лишится человечества чрез человекоубийство.
Есть ли человек удалённый от Бога, мог по крайней мере безопасно чувствовать удовольствие в самом себе и находить в пороке спокойствие, искомое им, то бы его некоторым образом можно извинить в заблуждениях его и сладости, произведенные грехом, могли б служить ему к удобнейшему претерпению стыда, а мир, ощущаемый грешником, кажется мог бы его оправдать в выборе или извинить его погрешность. Но никогда сего не бывает в самом деле – Бог вещает к нему: «Несть мира нечестивому», мы при воззрении нашем на грешника в то ж самое мгновение узнаём его злосчастье, и тот, кто питает нечестие в недрах сердца своего, всегда будет питать в оном смущение и ужас.
По справедливости, хотя б Бог допущал, чтоб беззаконные процветали в счастье, и им бы поручал исполнение Своего мщения, хотя б Он их поражал бедствиями в настоящей жизни и чрез наказания, им учинённые, давал чувствовать строгость Своего правосудия, однако, мы намерены показать, что как в счастье, так и несчастье они совершенно неблагополучны, понеже они ничего не находят как в счастье, чтоб их удовольствовало, так и в злосчастье, чтоб их утешило.
Представим себе человека такового свойства, изобилующего всеми выгодами, кои только могут составить наисовершеннейшее благополучие, вообразим себе сластолюбца, достигнувшего высочайшей степени своего сладострастия, снабдим его крепостью здравия для удобнейшего вкушения увеселений, истощим на него обильные богатства для удовлетворения его страстей, возвысим его на чести, лаская его тщеславие, – мы всем сим, осчастлививши его, не учиним его, как только беспокойным и недовольным, имеющим всегда сердце, волнующееся неисчетными страстями, коими он принуждён с раболепством повиноваться – столько-то они суть повелительны, столько они суть ненасытны, что не можно их удовольствовать, столько они между собой несогласны, что не можно их привесть в соединение. Нечестие есть море всегда бурными ветрами колеблющееся. Есть ли иногда тихими и ясными днями случится пользоваться плавателям, то сие есть успокоение естества, которое с тем утишается, дабы сильнее возмутиться – сия есть таковая тишина, которая продолжается только для того, чтоб дать время ветрам воздвигнуть новые бури. Радость, чувствуемая нечестивыми, есть скоротечна, которая ничего твердого не имеет, кроме печали, каковую она по себе оставляет.
Но ежели человек имеет нужду в Боге во время счастья, то кольми паче в злоключении? Есть ли мир его по потерянии Бога не в состоянии утешить, то кто его ободрит, когда он купно Бога и мира лишится, и ничего ему не останется, кроме пороков и бедствий? Грешник, понуждаем будучи выйти из пределов своего естества для избежания ужасных следствий своей жизни и отверженный от всех созданий ни мало ему не спомоществующих, лишенный всех утешений, вливаемых добродетелью, и приятностей, сопряжённых с пороком, учинившись ненавистным людям, потому что он в них вселяет скуку, ненавистным Богу для того, что Он ему упорно противоборствует, какое найдет убежище в сих жесточайших возмущениях? Прибегнет ли он к помощи другов, но несчастные имеют ли друзей? И отринувшие веру и закон достойны ли дружества? Возжелает ли он роптать на судьбы и счастье, но существа, только воображаемые, могут ли быть причиной сих несчастий и могут ли они внимать их жалобам? Ополчатся ли они против Бога, но сие возмущение не будет ли пособлять только к усугублению его бедствий и пороков? Бедствий тем самим, что оно будет бесполезно к умножению его пороков потому, что оно несправедливо. Известен ли он точно о своем уничтожении, есть ли он ведает сие, то какой ужас! Есть ли ж сумнится о сем ещё, то какое наказание! Что ж из сего? Он покажет на себе ужаснейший опыт своего осуждения, он докажет самим собой справедливость угрожения и проклятия, столько уже крат изведанного беззаконными, он послужит вместо страха нечестию и вместо утешения – добродетели, он уверит весь мир о сем, что никогда беззаконие не наслаждается счастьем и что удалившиеся от Бога погибнут, представит на себе устрашенному свету и прежде смерти ужаснейшее зрелище ада и откроет всем, что ничего нет столь страшного во всей подсолнечной, как уклониться от Бога и пред Ним никакого более не изъявлять страха.
Спасителю мира, столь величайшие бедствия не подвигнут ли тебя к милосердию? Есть ли Ты благоволил показать Своё нам всемогущество и любовь, се упрямый и неблагодарный грешник, на котором ты явственнейше можешь открыть благость свою и силу. Он заслуживает чрез свои грехи Твой гнев, но он в рассуждении своих бедствий достоин есть Твоего милосердия. Се душа, ниспадшая от Твоего достоинства, покажи, Господи, где ея цель и покой пребывает, удержи сего, неистово к погибели своей стремящегося, или есть ли мера сего грешника исполнялась, есть ли злость его умножается, и посреде щедрот Твоих, на него изливающихся, то устрой, дабы мы получили плоды от его наказаний, да бедствия тех, кои отвергли Тебя, вселят в нас страх, недопущающий к потерянию Тебя, да сии жертвы Твоего милосердия, да те удары, коими Ты разишь всех небоящихся Тебя, делаются щедротами для тех, кои трепещут пред Тобой, и не допусти никогда, Господи, чтоб мы когда сами восчувствовали, сколь есть тягостно и горестно быть оставлену от Тебя. Аминь.
