Поучение в неделю 26 по Пятидесятнице
Что сотворю, яко не имам где собрати плодов моих. Луки 12:17
Много человек сам себя беспокоит. Иной не без причины жалуясь говорит: что делать; не имею чем бедную свою жизнь проводить. А нынешний богач, не меньше жалуясь, сам в себе размышляет: что делать, не знаю, где мне девать богатство свое? Один мучится скудостью: другой беспокоится изобилием. Разные причины, но одно действие производят. Однако не скудость есть причиною беспокойства, но малодушие: также не изобилие вещей есть забот причиною, но ненасытное желание. Но как бы то ни было, возможно сии противные жалобы согласит. Ежели скудного недостатки растворит богатого излишеством, то у обеих останется умеренность: следовательно, тот и другой должен будет беспокоиться перестать. Так почто ж было тебе, богач, думать, ломать житницы свои; почто столько труда предпринимать; бедных алчные утробы суть безопасные богатства твоего житницею Убогих от тебя снабденных раками можешь построить себе не житницу на земле, но храмину нерукотворенну вечну на небесех.
Однако со всем тем, как нельзя никакого не иметь о нуждах житейских попечения, так не поленимся исследовать, какие надобно положить пределы нашим в рассуждении богатства желаниям.
Различные житейские нужды неотменно требуют от нас пристойного о содержании своем попечения. «Никтоже бо когда плоть свою возненавиде, но питает и греет ю» (Еф., 5:29). И потому нельзя сказать, чтоб совсем возбранено было стараться о пользе своей, и искать себе честным образом прибытков. Но паче апостол святой повелевает, что ежели кто не трудится, тот да не яст. Да и сам он днем упражняясь в проповеди, ночь не спал сидя при рукоделии своем, и промышляя о пищи для следующих дней. Но и много было богатых, которые при великом своем изобилии, не потеряли и богатства добродетели. Поеже скудость и богатство суть средние вещи, которые на добро и зло употреблены быть могут. И для того справедливо Сирах говорит: «Добро есть богатство, в немже несть греха, и зла есть нищета во устех нечестиваго» (Сир. 13:30)
А когда Евангелие сказывает, чтобы мы не пеклися о утрешном дни, не запрещается сим всякое и умеренное попечение: но запрещается попечение чрезмерное, когда кто на подобие бессловесного животного единственно думает о телесном насыщении и о прибытках, оставивши попечение о благочестии и о честностию В том же разуме велено нам взирать и на птиц небесных, чтоб мы не думали, аки бы все токмо от нашего тщания зависело, но паче уверяли бы себя, что все бывает по Воли Божия промысла, который наш труд благословляет.
Но сие есть несчастье человеского рода, что редко, когда мы можем свои меры сохранить. Оное справедливое о нуждах своих попечение часто обращается в студный порок корыстолюбия, сребролюбия, непомерной заботливости, скупости и роскоши.
Сие бывает, когда, во-первых, человек больше желает, нежели сколько ему надобно. Хотя подлинно трудно определить, сколько кому иметь надлежит: а наипаче ежели рассуждать различность состояний: однако не трудно приметить ненасытное желание. Известно, что всякому надобно иметь несколько одежды, не для пышности и гордости, но для прикрытия наготы, и для согретия немощного тела. Надобно иметь пищу и питие, не для пресыщения и пиянства, но чтоб утолить глад и жажду, и изнуренные трудом силы подкрепить. Надобен дом, не для увеселения очес, не для насыщения надменного мечтания, но чтоб было где от воздушных беспокойств себя защитить. Надобна некоторая частица земли для своего пропитания и для всяких житейских выгод. Вот наши нужды: и хотя они теперь не все подробно исчислены, однако отсюда довольно можно узнать, что попечения наши должны быть умерены.
Но ужаснуться надобно, когда посмотрим сколько заботится смертный человек. Днем голову ломает, ночью не спит, и сохнет от непрестанных думок. Иной множеству одежд не полагает числа: другой в приуготовлении разных родов пищи и пития не знает меры: третий в строении огромных зданий всякую надобность превосходит: четвертый желанию расширить свои владения никаких не полагает границ. Почто столь много себя беспокоишь, человече: и о том непомерно стараешься, что есть излишне, и потому бесполезно. Весьма великой сапог на ногу твою не годится, понеже препятствует хождению твоему. Подобно и излишние заботы несходны с твоим составом, который по премудрому Создателеву расположению малым может быть доволен. Но когда посмотреть на твои деннонощные суеты, можно не без причины заключить, что ты или не так понимаешь себя, или Божию промыслу не веруешь, который и малейшую питает птицу, и полевой цвет украшает. Такие ненасытные люди сожаления достойны, что столь много, а напрасно себя беспокоят; но при том и досадны, что сами излишеством всяким изобилуя, попускают другим от скудости истлевать: а иногда и всякого проклятия достойны, когда разорением других себя обогащают, и на развалинах убогих свои расширяют здания. И сей есть первой непозволительного корыстолюбия способ.
Второе, когда кто думая о прибытках позабывает то, в чем больше есть надобности и пользы, то есть, обогащает душу свою благочестием и добродетелию. Неразумный человек! Оставляешь большее, а ищещь меньшего: проходишь вечное, а бегаешь за временным: думаешь о деньгах, а теряешь сокровище некрадомое, какое есть свет разума, и непорочные нравы. «Не душа ли больше есть пищи, и тело одежды» (Мф. 6:25) О таких-то нынешнее Евангелие сказало, что они в себя, а не в Бога богатеют.
Третье, когда кто собирая богатство, надеется во время несчастья им себя защитить. О суетная надежда! Тем уповают от несчастья избавиться, что бывает несчастья причиною. Богатый, говорит святой Златоуст, окружен ненавистниками, и наветниками: всем раболепствовать, всем ласкательствовать принужден бывает. Да и подлинно в судах неправедные судии на богатого пристально смотрят, в домах воры окрадывают, на дорогах разбойники нападают. Многие думали, собравши богатство, при всяком довольстве пожить, но нечаянно разорились. Многие, не прилежа о воспитании детей, думали их имением снабдить, но дети, получив имение промотали. Многие надеялись, собравши богатство, повеселиться, но между тем застигла или печальная старость, или напали болезни, которых причиною были безвременные заботы. Иные думали богатством себе приятелей нажить: но кто не знает; сколь надежны приятели деньгами купленные.
А то уже и смешно, что многие деньги берегут, как сказывают, на смерть, чтоб было чем погребстись. Сие не для того говорят, аки б они много о смерти думали. Ибо известно, что ничего так сребролюбец, как смерти, не боится: но чтоб некоторый вид сделать непристойным желанием своим. И так смерть вместо того, чтоб их обращать от сребролюбия, сделалась нечаянным случаем к сребролюбию. Но послушайте вы сею плененные страстью: не пользует имение в день ярости. Но пускай так, что аки бы можно было деньгами от несчастья откупится. Но совсем тем надежнее полагаться на добродетель, которая не только от несчастья избавит, но и не допустит до несчастья может.
Четвертое, и тот бесчестит себя пороком корыстолюбия, который безрассудно думает, что все зависит от его трудов, а не паче от благословения Божия: таких людей нетрудно приметить. Если кто в работе себе отдыху не дает с видимым повреждением своего здравия, кто ни о чем другом, как токмо о прибытках говорит, кто и в праздничные дни на Богослужение посвященные от сует не отстает, такова без сомнения за корыстолюбца почитай. И часто случается, что таким образом снисканное имение в один час пропадает. Дождь, гром, молния, потопление, хотя подлинно суть действия естественные, но притом они часто служат своему Создателю орудием к наказанию нечестивых. Кто никаких трудов не жалеет для прибытков, а не думает о благочестии и добродетели, тот, положим, что сыскивает, например, сто способов обогатить себя, но между тем теряет тысячу способов богатство свое сохранить.
Пятое, когда кто так к богатству пристрастен, что не хочет с ним никогда расстаться, не памятуя того, что мы как наги взошли в мир сей, известно, что наги и выйдем. И потому надлежит с вещами мира сего поступать так, как пристойно странствующим: то есть, пользоваться ими, но притом готовым быть всякий час оставить их. Такие, к имению пристрастившиеся люди, весьма бывают жалки во время смерти. Беспокоятся, что принуждены оставит любезнейшую в жизни вещь: а притом терзаются воображениями, не зная, кому-то достанется. В средине сего волнения повеет буря ужасные смерти, и разбив корабль все мечтания рассыплет. Часто я смеялся, говорит Златоуст, когда читал духовные, в которых умирающий то и то другим оставляет: но хотел бы он, или не хотел, должен все оставить. А иные, чему опять смеяться можно, некоторым странным образом ничего не оставляют. А как закапывают в землю, и при смерти завидуют в невозможном. Такие, когда умирают, не они богатство оставляют, но оставляет богатство их.
Шестое, но есть еще новый род корыстолюбцев. Некоторые непрестанно собирают богатство, а не имеют ничего. Здесь разумеются скупые, которые имения своего не владетели, но бедные приставники. Они богатство собирают, чтоб больше собирать. Сей идол у них есть неприкосновенный, которому они жертвуют всею своею жизнью. Такие люди смешны, а паче жалки кажутся. Трудятся, потеют, суется, в день беспокоятся, ночь всю свои кладовые осматривают, а совсем тем ходят в разодранных рубищах, живут полуангельски, почти ничего не едят, ни пьют, жена не одета, сын брошен без воспитания, от приятелей бегают, сродников чуждаются, и весь свет мотовством порицают. В одежде срамны, в обхождениях задумчивы, от непрестанного мыслей напряжения бескровны. «А кто себе зол, кому добр будет», написал Сирах (Сир. 14:5). Кажется, не должно им за сей пророк другого ожидать наказания, кроме собственного своего мучения.
Но время вид свой переменяет. Как стали люди просвещенные и учтивость знающие, скупости пороком гнушаться начали. Но, как говорят, из огня в воду. Многие вместо скупости обожили блистательную роскошь, или проще сказать, мотовство. Изрядная добродетель! не знаю, что из них одно другому предпочесть. Скупость своего рачителя беспокоит: роскошь влечет за собою целый полк болезней. Скупость своими трудами не пользуется: роскошь чужие труды пожирает.
Та отягощает, или стесняет человеческое сердце: сия расслабляет все душевные силы. Скупость вредит тому, кем она владеет: а роскошь нередко целые государства разоряет. И потому роскоши поветрие едва ли не смертоноснее: ибо не так удобно скупость, как роскошь яд свой сообщает.
Напоследок тогда корыстолюбия пороком себя связываем, когда временного богатства не употребляем на приобретение богатства вечного. Нет лучшего торгу, как купить за временное вечное, и за тление нетленное. А сей торг бывает, когда от имения своего снабжаем бедных, увечных, обиженных, немощных, сродников, приятелей и всех ближних к нам прибегающих. Ибо в таком случае богатство не только не есть бесчестно, но еще ходатайствует нам бесчисленные Божия благословения.
И потому надобно заключить, что ежели кого Бог благословил богатством, и он ныне сказанных нами пороков непричастен, тот может со дерзновением сказать душе своей: «Душе! имаше блага многа», имеешь богатство, которым стада бедных питаются, «блага лежаща на лета» долга: ибо так употреблённое богатство и по смерти тебя не оставит, но препроводит в небесные обители: яждь с благословением, пей с благодарением, и веселись предчувствием блаженные надежды. Аминь.
