Разгром Николо-Сольбинского монастыря. Судьба игумении Макарии и ближайших к ней сестер
7 ноября 1917 года начальник милиции Нагорья, ближайшего к Николо-Сольбинской пустыни крупного поселения, телеграфировал в Переславль: «Сегодня в Нагорье толпа, руководимая солдатами-большевиками, посадила под арест в волостной арестантской священника [Николая Александровича] Богоявленского за разговоры <…> и торговцев <…> за возвышение цен на товары. Завтра сторонники толпы будут назначать цены на товары. Я бессилен освободить арестованных и водворить порядок. Прошу помощи» . На следующий день начальник милиции бежал из села. Так в нагорьевском районе началась большевистская революция.
Символично, что первыми пострадавшими в Нагорье оказались священник и предприниматель. По всей стране подверглись жесточайшей атаке, во-первых, духовные силы общества (их олицетворял священнослужитель) и, во-вторых, экономика Российской Империи, шло перераспределение материальных ценностей. В двух названных пунктах, собственно, и заключалась вся революция.
На второй день Октябрьского переворота, 26 октября 1917 года, частная собственность на землю была отменена «Декретом о земле», согласно которому помещичьи имения, равно как все монастырские и церковные земли со всем живым и мертвым инвентарем, хозяйственными постройками, переходили в распоряжение волостных земельных Комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов.
23 января 1918 года вступил в силу Декрет Совета народных комиссаров (СНК) «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», лишавший религиозные организации прав юридического лица и прав собственности. Непосредственно сами церкви с находившимися в них богослужебными принадлежностями, иконами и другим имуществом также стали собственностью государства и отдавались приходу в аренду. Тогда же были арестованы все банковские счета церковных организаций. Николо-Сольбинский монастырь потерял от этого не менее 75 000 руб., хранившихся в процентных бумагах в Государственном казначействе.
Декретом Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) от 20 августа 1918 года была отменена частная собственность вообще на все недвижимое имущество, кроме недорогого и находившегося в небольших поселениях.
Таким образом, касательно монастырей налицо имелась, если можно так выразиться, всесторонняя юридическая база для полного изъятия всей собственности: земли, денежных средств, движимого имущества, и недвижимых владений: богослужебных, хозяйственных, жилых и иных строений. Дело стало за активностью на местах.
Во Владимирской губернии первой, 25 июля 1918 года, инициативу по разорению монастырей проявила ГубЧК, потребовавшая освободить часть монастырских зданий архиерейской резиденции, размещавшейся в упраздненном в XVIII веке Владимирском Богородице-Рождественском монастыре. Здесь вскоре разместили войска внутренней охраны чекистов. Тогда же в монастырской Крестовой церкви устроили танцевальный зал.
Из действующих мужских обителей во Владимирской епархии первым был закрыт в 1918 году Спасский монастырь в городе Муроме, якобы за поддержку настоятелем Муромского антисоветского восстания.
Первым из женских монастырей Владимирской епархии была закрыта Николо-Сольбинская пустынь. Подробно рассмотрим хронологию этого события: кто, как и зачем разорил обитель.
Захват, 1918
Как мы говорили выше, к осени 1918 года общероссийская законодательная база по отношению к Церкви и к праву частной собственности были вполне сформированы. Губернским органам управления предписывалось национализировать все монастырское хозяйство. Но на это надо было решиться: отнять веками накопленное имущество не всем позволяла совесть, грабить обители еще многим казалось грехом.
Кроме того, возможно было активное сопротивление жителей близлежащих к монастырю селений. В условиях Гражданской войны волнения могли принести новым местным властям ненужное беспокойство. Непосредственных захватчиков монастыря могли и убить. Возможна была перемена власти, и тогда пришлось бы отвечать за разорение обители. Был большой риск.
Но и «куш» был большой.
В Нагорье лихие люди нашлись. Инициаторами захвата выступили двое коммунистов: портной Григорий Гаврилович Павлов, 21 года (вероятно, его родственник был председателем Нагорьевского волостного совета крестьянских депутатов), и Никита Иванович Петухов, 39 лет, секретарь Нагорьевской ячейки Российской коммунистической партии большевиков (РКПб). Юный Григорий Павлов выступал как таран, а Никита Петухов, по всей видимости, в действительности бывший мозгом операции, держался чуть в тени, вторым. Павлов и Петухов имели определенные родственные связи с сотрудниками уездной администрации, а главное, как мы увидим, контактировали с уездным и губернским отделениями ВЧК.
В ноябре 1918 года по инициативе названных лиц партийная ячейка Нагорья, состоявшая из шести членов, приняла решение захватить имущество Николо-Сольбинского монастыря, образовав на месте обители сельскохозяйственную коммуну.
Власти поощряли образование сельскохозяйственных коммун на национализированных землях монастырей, помещиков и зажиточных крестьян. Теоретически, желавший вступить в коммуну должен был отказаться в ее пользу от личной собственности на денежные средства, орудия производства, скот и всякое имущество. Все обобществлялось. На практике вместо того, чтобы скидываться в совместное владение своим достоянием, как правило, брали в общее владение чужое и пользовались им.
Статистика такова: в июне 1918 года по России насчитывалось 500 коммун, в январе 1919 года — 975 (по неполным данным), в январе 1920 года — 1458 коммун. От всей земли, отведенной коммунам, 41,7% составляли бывшие монастырские земли со строениями и инвентарем.
18 ноября инициативной группой за подписью Григория Павлова в Переславский уездный земельный отдел (Уземотдел) было послано уведомление о создании на месте монастыря коммуны под характерным названием: «Новая жизнь», устав коммуны, прошение о ее регистрации и отводе земли. В коммуну вошли 29 лиц (принадлежавших к семи или восьми семьям), костяк которых составили семьи Павлова и Петухова, а также членов нагорьевской партячейки.
Выждали ровно две недели. Ответа Уземотдела не было, но решили действовать. Предварительно договорившись о поддержке с уездным отделом ВЧК, приславшим комиссара с шестью бойцами, 2 декабря 1918 года шесть вооруженных коммунистов нагорьевской партячейки выдвинулись в монастырь. Соотношение сил было таково: всего 13 вооруженных мужчин прибыли на Сольбу, где находились около 100 женщин, многие из которых были преклонного возраста. (К началу 1917 года в монастыре числились 98 насельниц: 15 монахинь и 83 послушницы.)
Прежде всего, прибывшие поставили охрану на всех монастырских воротах. После этого силой собрали всех насельниц в одном помещении и объявили, что отныне в теперь уже бывшем для сестер монастыре будет жить некая коммуна, руководство которой насельницы видят перед собой. Сестрам предлагался выбор: остаться под чутким руководством коммуны, войдя в ее состав, или идти куда глаза глядят. «Счастье» войти в коммуну предлагалось только трудоспособным лицам в возрасте от 18 до 50 лет, не занимавшим в монастыре начальствующих должностей.
Две сестры согласились, на общем собрании агитируя и других, но, как жаловались коммунары, «большинство криком и шумом не давало говорить им, обрисовывая говоривших с нехорошей стороны». Подавляющее большинство сестер вступать в коммуну «отказались наотрез».
Поддержала коммунистов послушница, певчая, пчеловод Марфа Александровна Павлова, 30 лет, родственница коммуниста Григория Павлова, одного из инициаторов ликвидации монастыря (как и его братья, Иван и Петр). Как показал дальнейший ход событий, Марфа была в сговоре с нагорьевской комячейкой, знала о приезде коммунаров и заранее собрала сведения о монастырских тайниках с запасами продовольствия и различной документацией.
Другой сестрой, вступившей в коммуну, была певчая, износившая свечу при богослужении, Евдокия Сергеевна Суворова, 18 лет, проживавшая в пустыни с четырех лет — можно сказать, всю жизнь. Она могла польститься на речи о лучшем и справедливом устройстве общества.
По сведению коммунаров, в первую же ночь их пребывания на Сольбе «с участием двух монашек, которые присоединились к нам [коммунистам]: Суворовой, Павловой было много собрано, контрреволюционного материала, как-то: мать игуменья во время Ярославского возстания имела заговор против Советов и относящиеся к нему бумажки, на каковые мы [коммунисты] вынесли свое постановление и отправили [его] в уездную чрезвычайную комиссию и стали ждать дальнейшего распоряжения».
К данным о поддержке игуменьей Ярославского мятежа надо относиться весьма осторожно, прибывшим в монастырь нужен был любой предлог, чтобы обратиться в ЧК с рассказом о контрреволюционности монахинь, попросив дополнительной помощи. Насельницы по своей воле не соглашались покинуть монастырь, слухи о пришельцах проникли в округу, и крестьяне могли учинить над ними самосуд.
Поэтому на следующий день Григорий Павлов отправился в Переславль в уездное отделение ВЧК, а также Уземотдел, чтобы получить документ о регистрации коммуны.
5 декабря утром (по другим данным, уже 4 декабря) Павлов вернулся на Сольбу. Он прибыл не только с самим начальником Уземотдела Кабановым, подтвердившим его полномочия, а главное с мандатом уездной ЧК «от 4 декабря 1918 года за № 1276 на право ликвидации монастыря». В Уземотделе коммуна «Новая жизнь» была зарегистрирована 5-м декабря, то есть днем позднее, чем она получила право на закрытие обители. Это дает нам лишний штрих к тому ясному обстоятельству, что главную роль в организации коммуны играл не Уземотдел, а ЧК.
По свидетельству коммунистов, когда приехал Павлов, они «со всей душою приступили к проведению полной ликвидации [монастыря], во-первых объявили верхам монастыря сдать все ключи от кладовых и амбаров, но с большим протестом получили данные ключи и получив их, пошли проверять хлебные амбары и кладовые».
Выражаясь современным языком, произошел рейдерский захват имущества, или, попросту говоря, грабеж средь бела дня. В результате за три дня, с 5 по 7 декабря, под угрозой физической расправы коммунисты отобрали у сестер их кровное имущество, нажитое десятилетиями. Взяли всё, кроме личных женских вещей и мелких предметов домашнего обихода.
Первым делом оприходовали то, что было на виду: 200 пудов (3,2 тонны) хлеба зерном. После этого, с целью разузнать о других запасах, «горячо убеждали» вступить к ним в коммуну рядовых послушниц. Удалось уговорить певчую Параскеву Сергеевну Суворову, 20 лет, — сестру уже примкнувшей к коммунарам Евдокии Суворовой, родом из той же деревни и также проживавшую в монастыре с раннего детства — с шести лет.
Также в коммунарки записались послушницы: певчая Надежда Владимировна Морозова, 24 лет, певчая Агриппина Васильевна Краюшкина, 26 лет, и скотница Александра Кузьминична Киселева, 45 лет.
В ночь с 5 на 6 декабря они показали, где за оградой монастыря было припрятано разное имущество. С оружием в руках коммунисты заставили около 20 сестер, причем более возрастных монахинь, а не молодых послушниц, ночью разрыть 42 пуда (672 кг) хлеба и перетаскать мешки в монастырь. В том же хранилище нашли церковную серебряную утварь (весом около 32 кг), два напрестольных Евангелия, запасы свечей (около 80 кг) и холста (около 350 м), две никелированные кровати, самовар и другой церковный и хозяйственный скарб.
Также, согласно приходно-расходным документам, в монастырской кассе оказалось 866 руб. 13 коп. (по другим данным: 866 руб. 40 коп.), которые были конфискованы. Вскоре коммунары обнаружили еще 60 пудов (960 кг) овса и примерно столько же (60 мешков) ржи.
С утра 6 декабря слухи о грабеже монастыря разнеслись по окрестным селам. Коммунисты предупредительно послали телеграмму в Переславль с просьбой вооруженной помощи, заперли ворота, на колокольне поставили часового. К обеду у ворот монастыря собрались крестьяне, некоторые из которых пришли с топорами. По сведениям захватчиков монастыря, к обители подошли около 150 жителей окрестных сел, и тогда «мы [коммунисты] сделали к верху залп и толпа бросилась бежать».
Ранним утром 7 декабря из Переславля на Сольбу прибыл отряд в 35 бойцов с пулеметом. Таким образом, в монастыре оказалось всего 49 хорошо вооруженных лиц. После этого коммунары, (по собственному свидетельству) «почувствовали себя непобедимыми и стали действовать, что говорится во всю. Мать игуменью и казначею арестовали. Хотя они и старались скрыться, но их настигли в лесу и привели обратно».
Согласно Акту о ликвидации монастыря, чекистом Андреем Бобровым были допрошены послушницы Дарья Глухова и Александра Борисова, «как наперсницы игуменьи и паразиты. После допроса оказалось, что еще зарыто под полом под кухней около 200 пудов [3,2 тонны] хлеба зерном».
Скажем несколько слов о сестрах, подвергшихся аресту и допросам.
Игуменья Макария (Скудина)
Игуменья Макария (Мария Петровна Скудина), 67 лет, родом из города Киржач, купеческая дочь, вполне обеспеченная, не искав замужества, в 18 лет поступила в Успенский монастырь города Александрова, где проходила самые разные послушания. 23 года она ждала постриг — уже один этот факт свидетельствует в пользу того, что меркантильных интересов при поступлении в обитель матушка Макария не имела, а ушла служить Богу в расцвете молодости по велению сердца.
Она стала первой и единственной игуменьей Николо-Сольбинского монастыря с момента его основания в январе 1904 года до закрытия обители в годы лихолетья. Приняв ветхие постройки бывшего мужского монастыря и запустевшее хозяйство, игуменья Макария за 13 лет сумела совершенно преобразовать обитель. Количество сестер увеличилось с нескольких лиц до ста.
9 декабря (по другим данным: 8 декабря) игуменья Макария и казначея монахиня Нина были отправлены в ГубЧК.
По всей видимости, после проведения соответствующей беседы матушка настоятельница была выпущена на свободу. Мы имеем авторитетное свидетельство, что, по крайней мере, ранней весной 1919 года игуменья Макария проживала в Свято-Никольском Переславском монастыре.
Дальнейшую ее судьбу выяснить не удалось. Ни обращение к архивным документам Государственного архива Владимирской области, ни запросы в Информационный центр УМВД по Владимирской области и в Архив УФСБ по Владимирской области не дали никаких результатов. Возможно, игуменья Макария скончалась до середины марта 1919 года, не пережив удара, полученного при разорении обители (на прошении сестер о восстановлении монастыря в марте 1919 года нет ее имени).
В Николо-Сольбинском монастыре сохранилось надгробие игуменьи Макарии, приготовленное матушкой для себя заранее. Даты кончины на нем нет, а на камне выбито: родилась 26 января 1851 года, день ангела 6 апреля.
Казначея монахиня Нина
О казначее монахине Нине, 55 лет, арестованной вместе с настоятельницей, удалось узнать совсем немного. Она поступила в число послушниц Сольбинской пустыни с момента ее основания в 1904 году, где была пострижена через два года (казначеей трудилась с 1914 года). В других монастырях не подвизалась, нет сведений, откуда она была родом, не известна и ее фамилия.
Допрошенные чекистом Бобровым Дарья Глухова, 39 лет, и Александра Борисова, 35 лет, — в терминологии коммунистов: «наперсницы игуменьи и паразиты» в действительности были указными послушницами, то есть официально утвержденными Святейшим Синодом в статусе послушницы, для чего требовалось пройти определенный искус в монастырской жизни. Дарья Глухова и Александра Борисова являлись помощницами игуменьи Макарии по управлению монастырем и контролировали порядок прохождения послушаний сестрами и трудницами. В послужном списке (выражаясь современным языком: трудовой книжке) Александры Борисовой в графе «обязанности» так и было сказано: «Следит за порядком во время работы». После разорения Сольбы Александра Борисова подвизалась в Никольском Переславль-Залесском монастыре, вероятно, до его закрытия в 1923 году.
Теперь вернемся к закрытию Сольбинской обители в декабре 1918 года.
Отряд красноармейцев, прибывший на Сольбу для усмирения богомольцев из окрестных сел, быстро выполнил поставленную задачу. Слабо вооруженные и неорганизованные крестьяне не смогли оказать сопротивление относительно небольшой, но регулярной боевой единице. Волнения затихли. Согласно воспоминаниям коммуниста Никиты Петухова, «приезжие товарищи красноармейцы ездили по ближним селениям и устраивали там митинги и разъясняли крестьянам, чтобы они не смели посягать на нас коммунистов» (при этом, как мы говорили выше, «товарищи красноармейцы» имели с собой пулемет).
В период с 5 по 8 декабря коммунары прогнали из монастыря всех сестер (кроме шести записавшихся в коммуну). По свидетельству коммуниста Петухова, когда сестер выгоняли на улицу, «трудовым монашкам [то есть занимавшим в обители низшие должности], которые не пожелали остаться в коммуне <…> стали выдавать хлеб и деньги, которые взяли у игуменьи».
В Акте о ликвидации монастыря говорится: «Все паразитки отпущены, не снабжаясь ни хлебом, ни деньгами, а неимущие послушницы и не желающие оставаться в коммуне наделялись пайком и им предоставлен срок удобный для выезда [в действительности всего трехдневный]. Старух же, не могущих работать и не принадлежащих к паразитическому элементу, поместить временно в одном из флигелей коммуны». Иными словами, все монахини и послушницы, исполнявшие какие-то особо важные послушания, всех возрастов, в том числе престарелые, были выкинуты ни с чем. Им разрешили взять с собой только небольшие личные вещи. «Рядовые» послушницы наделялись хлебным пайком и небольшими деньгами на дорогу из монастырских же запасов, а «рядовым» престарелым сестрам разрешалось временно остаться на территории обители. Их выгнали на улицу только к концу 1919 года.
26 декабря 1918 года коммунист Петухов писал, что сразу после того, как насельницы покинули монастырь 8 декабря (по другим данным: 9 декабря), коммунары «перешли жить во внутрь монастырской ограды, распределили квартиры между членами коммуны, сделали общую столовую. Как на кухне, так и на скотном и конном дворе поставили своих членов. <…> В доме игумении открыли клуб и теперь собираемся по вечерам в етот барский дом побеседовать о том полезном деле, которое мы [совершили]».
Так всходила заря коммунизма.
К.Г. Капков
