Три монашеских обета

Обет девства

Само собой разумеется, что монашеские обеты должны исполняться не внешним только образом, не по одной лишь форме, а и по духу, ибо и все христианство есть дух, а не форма. «Глаголы, яже Аз глаголах вам, дух суть и живот суть» (Иоан. 6:63), говорит Господь.

Обет девства имеет своим основанием слова Самого Господа Иисуса Христа, находящиеся в 19 главе Евангелия от Матфея. Однажды фарисеи, искушая Господа Иисуса Христа, задали Ему вопрос: «по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?», Иисус Христос признал развод противным самой природе брака, ибо сочетавшиеся браком, по слову Писания , «уже не двое, но одна плоть» (Быт. 2:24). Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает». «Как же, в таком случае, возразили фарисеи, Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться» (Второз. 24, 1). Господь пояснил, что Моисей позволил иудеем разводиться только по жестокосердию их, а изначала так не было, ибо всякий брак по идее должен быть нерасторжимым. Поэтому говорит Господь: «Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует» (Мф. 19:9). Такая нерасторжимость брачных уз, такая связанность с женой, которая быть может обладает невыносимым характером, настолько поразила и удручила апостолов, что они невольно воскликнули: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться!» На это Господь и ответил им словами, которые служат основанием для обета девства: Он как бы одобрил заключение апостолов, что «лучше не жениться», но при этом подчеркнул, что не все люди чувствуют себя способными вести безбрачную жизнь: кто же чувствует себя способным к девственной жизни, тот пусть остается девственником.

«Не вси вмещают словесе сего, – так сказал Господь Иисус Христос, – но имже дано есть: суть бо скопцы, иже из чрева матерня родишася тако: и суть скопцы, иже скопишася от человек: и суть скопцы, иже исказиша сами себе Царствия ради небесного: могий вместити да вместит» (Мф. 19:11–12). Под этими скопцами, исказившими сами себя «Царствия ради небесного» святые отцы издревле понимали девственников, посвятивших себя безбрачной жизни, давших обет девства. Итак, по свидетельству Самого Господа, не все обязываются быть скопцами Царствия ради небесного, то есть девственниками, но только те, которые могут это вместить, чувствуют себя способными к девственной жизни. Подобно этому учит о девстве и святой апостол Павел в 7 гл. 1-го послания к Коринфянам. «За лучшее признаю, – говорит он, – что хорошо человеку оставаться так, – то есть безбрачным, – остался ли без жены? не ищи жены. Впрочем, если женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит» (1Кор.7:26–28).

Почему же девство выше супружества?

Потому, что назначение человека, его Божественное призвание, в котором он находит уготованное ему Богом вечное блаженство и становится гражданином Царства Небесного, заключается в стремлении человека к Богу; любовь к Богу поэтому поставляется первой и важнейшей заповедью закона Божия. Кто хочет в полной мере выполнить свое человеческое предназначение, определенное и самим Промыслом Божиим, еще при сотворении человека, тот должен на первом месте в жизни своей поставить стремление к Богу – возлюбить Бога всем сердцем своим, и всею душою своею, и всею мыслию своею (Мф. 22:37). Но этой всецелой и безраздельной преданности и любви к Богу может много мешать и действительно мешает преданность и любовь исключительная к другому, земному существу, которая и является основой брачной жизни, равно как и связанные с этой любовью многообразные земные заботы и попечения. Эта земная, плотская любовь способна иногда настолько захватывать душу человека, все его существо, что уже не остается места любви к Богу; любовь к Богу оттесняется на второй план, а то и вовсе вытесняется, погашается этой земной любовью. Любимое земное существо занимает в душе человека место Бога, становится его идолом, кумиром. Вот почему святой апостол Павел со всею справедливостью и говорит: «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужней и девицей: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу» (1Кор.7:32–34). Семейные люди имеют много всевозможных забот и попечений, которые заставляют их пребывать в постоянном рассеянии помыслов и мешают им сосредоточиваться на мыслях о Боге, о духовной жизни. А плотская любовь, лежащая в основе семейной жизни, мешает человеку, связанному брачными узами, всецело отдать себя любви Божией, заставляет его двоиться, нарушает цельность и нераздельность его духовной природы и стремления его души к Богу.

Прекрасно объясняет это в своем «Учении о девстве» Преосвященный Филарет, Митрополит Московский: «Угождение Богу и для сего освящение духа и тела есть цель подвизающихся в девстве. Для того девственник и удаляется от супружества, чтобы особенная склонность к существу земному не задерживала или не кривила его стремления к Богу. По сему стремлению всею силою ума и любви ко Господу и по направлению всей деятельности к благоугождению Ему, девствующая душа и называется невестою небесного Жениха».

Вот почему девство и считается выше супружества. С самых первых времен христианства обет девства пользовался большим уважением, и девство ценилось, как жизнь равноангельная. «Нет подвига более девства, - говорит преподобный Феогност, - ведущему безбрачную жизнь удивляются сами Ангелы: потому что, сколько трудов и усилий потребно, чтобы, состоя из плоти и крови, стремиться всегда непорочностью подражать невещественности Ангелов! И подлинно, столь велика и возвышенна сия добродетель, что почти кажется невозможной, как превышающая природу, если Господь свыше не поможет».

Но восхваляя так девство святые Отцы запрещают унижать честное супружество. Девство они именуют золотом, а супружество – серебром.

«Ведущий девственную жизнь, – говорит святой Кирилл Иерусалимский, – не возгордись пред теми, кои вступили в брак: ибо «честна женитва во всех и ложе нескверно» (Евр. 13:4), как говорит Апостол. И ты сохраняющий невинность, не от брачных ли рожден? Не презирай же серебра потому, что ты золото».

Но, конечно, обет девства имеет всю свою силу и значение только тогда, когда девственник не только тело свое, но и душу старается хранить в совершенной чистоте и целомудрии. «Всё должно быть чисто и непорочно в девственнике, посвятившем себя безбрачной жизни. Взоры должны быть устремлены только на небо, уста должно отверзать только для воспевания песен духовных, а уши для слышания истин жизни вечной; воображение должно представлять только изображения чистые и святые».

Таково, по учению святых Отцов, истинное девство!

Обет нестяжания

Какое же значение имеет обет нестяжания?

Господь сказал: «трудно богатому войти в Царство Небесное: легче верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мф. 19:23–24). А юноше, который искал жизни вечной и не удовлетворялся одним исполнением заповедей, дал совет, как достигнуть духовного совершенства: «Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим» (Мф. 19:21). Основываясь на этих изречениях, монахи отказываются не только от больших богатств, у кого они есть, но и от всякого имущества вообще, дабы ничто не служило им препятствием к стяжанию духовного совершенства и не могло быть помехой ко входу в Царствие небесное. Цель этого обета – совершенно освободить душу от всяких забот и попечений и от привязанностей к земным благам.

«Разве только о том должно иноку заботиться, – говорит святой Григорий Богослов, – чтобы его самого не украли? Ибо у него только и есть, что тело его, прикрытое рубищем. Пусть другие, у которых накоплено много денег, предпринимают для сбережения нужные меры. Мое имущество все заключается в Боге: никто сего сокровища похитить не может. Что же касается до прочего, то пускай все у меня возьмут; мое состояние самое безопасное; и то, чем я владею, вечно останется при мне. Господь есть доля моя (Пл. I. 3:24). Кроме Господа ничего не хочу иметь; когда я служу алтарю, то, имея пищу и одеяние, сим и доволен буду и пойду убог за убогим крестом, чтобы свободнее и беспрепятственнее стремиться горе, возносясь, как говорит Апостол, на облацех в сретение Господне на воздусе».

Давая обет нестяжания и отказываясь от всякого имущества, монахи тем самым подражают примеру святых апостолов, которые все бросили, все оставили и пошли за Христом, и примеру Самого Господа Иисуса Христа, Который, живя на земле, являл Собой образец совершеннейшей нищеты; родился в убогих яслях, жил, не имея, где главы подклонить, и умер на кресте.

Обет послушания

Третий обет, какой дают вступающие в монашество, это обет послушания. Это монашеское произвольное послушание состоит в совершенной и свободной покорности инока настоятелю и старцу духовному во всем с полною к ним доверенностью. «Монах во всех делах своих в келлии и в рассуждении всякой капли воды, которую хочет пить, – говорит преподобный Антоний, – должен руководствоваться советами старших». Главным болезненным недугом нашей души со времени грехопадения прародителей является гордость, или самолюбие, которое есть источник всех греховных страстей.

Давая обет послушания и отрекаясь от своей воли, монах, таким образом, поражает зло в самом его корне и тем значительно облегчает борьбу со страстьми, которые все суть только отродия гордости, или самолюбия. Инок, живущий по послушанию, избегает самоуверенности и самомнения, которые обычно служат главною причиной наших жизненных ошибок, а нередко болезненных падений, разочарований и окончательной гибели.

По свидетельству святых Отцов, опытных в духовной жизни, тот, кто живет не по своей воле, а во всем руководствуется указаниями своего старца – отца духовного, – тот идет верным и неуклонным путем к заветной цели, ибо, как бы в награду за такой подвиг самоотречения, Господь Сам умудряет старца и внушает ему именно то, что служит для духовного преуспеяния руководимого им послушника. Это – одна из таин сокровенной жизни в Бозе людей, посвящающих себя Богу.

«Когда я был в киновии, – рассказывает авва Дорофей, – я во всем открывался старцу авве Иоанну и никогда не решался сделать что-либо без совета. Случалось, что помысл внушал мне: не то же ли скажет тебе и старец? Для чего тебе беспокоить его? Но я отвечал помыслу: проклят ты и твое суждение, и твой разум, и твое мудрование, и твое ведение: потому что то, что ты знаешь, то от демонов знаешь. Итак, я шел и спрашивал старца, – и случалось, что старец действительно иногда давал мне тот же совет, какой мне представлялся прежде. Тогда помысл говорил мне: Вот – что – то же самое и я говорил тебе: не напрасно ли ты беспокоишь старца! Я отвечал помыслу: теперь это хорошо, теперь это происходит от Святого Духа, а твой совет был худ, потому что происходил от демонов и от страстного состояния. Таким образом я, не попросив совета, никогда не дозволял слушаться своего помысла. И поверьте мне, братия, что я находился в великом спокойствии, в великой беспечальности, так что начал уже беспокоиться о сем, ибо слышал, что «многими скорбьми подобает нам внити в Царствие Божие» (Мф. 14:32), а я не замечал в себе никакой скорби. Посему и страшился и был в недоумении, не зная причины сего спокойствия, пока наконец не объяснил мне старец, сказав: не скорби, ибо всяк, кто отдает себя отцам в послушание, наслаждается сим спокойствием и беспечальностью».

Для уяснения важности обета послушания, как средства преодолеть греховное своеволие, нужно принять во внимание еще следующее. Природа наша до такой степени повреждена, искалечена грехом, что мы неспособны быть вполне беспристрастными в оценках наших собственных поступков, нашего поведения: можно решительно сказать, что в отношении к зрению самих себя, каковы мы есть на самом деле, мы вполне слепы. Вот почему мы и молим Бога великим постом, как научил нас великий подвижник покаяния и знаток сердец человеческих преподобный Ефрем Сирин: «даруй ми зрети моя прегрешения!» Мы не видим своих грехов со всею необходимою для плодотворного покаяния ясностью, мы неспособны с должной критикою относиться к себе, к своим душевным движениям, ибо мы ослеплены пристрастием к самим себе. Мы настолько ослепляемся пристрастным к себе отношением, что часто даже и не замечаем, как те поступки наши, которые, как нам кажется, проистекают из чисто идейных побуждений, в действительности двигающей пружиной имеют всего-навсего какую-нибудь скрытую страсть или греховную наклонность. И вот получается, что мы сами себя обманываем, сами себя обольщаем: думая, что делаем доброе дело, в действительности, только поступаем по страсти и тем самым питаем ее, укрепляем ее в себе, вместо того чтобы искоренять ее. Беспристрастно судить о наших поступках и о нашем настроении и давать нам добрые советы, как следует поступать в том или ином случае, может только искушенный во всех тонкостях духовной жизни опытный старец, которому мы, ради Бога, вверяем себя, открываем всю свою душу и обязываемся полным послушанием. «Видел ли ты погибающего, – говорит тот же авва Дорофей, – знай, что он последовал самому себе, а не совету отцов». Основанием для обета послушания служит изречение книги Притчей: «Имже несть управления, падают якоже листвие: спасение же есть во мнозе совете» (Притч. 11:14), и книги Второзакония: «Вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцы твоя, и рекут тебе» (Втор. 32:7).

Примером же для подражания всех истинных послушников служит высочайший пример Господа Иисуса Христа, Который, по словам Апостола, «во образе Божии Сый... смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя», (Филип. 2:6,8) и Сам о Себе говорил: «Не ищу воли Моея, но воли Пославшего Мя Отца» (Иоан. 5:30).

Как ни строги рассмотренные нами выше монашеские обеты, но, тем не менее, познакомившись с сущностью их, мы не можем не видеть, как глубоко заблуждаются те миряне, которые, по словам епископа Игнатия Брянчанинова, слишком отделяют от себя монахов в нравственном и духовном отношении. Ведь и миряне при своем крещении дают обеты и притом ничуть не менее строгие, чем обеты монашества, но только более общего характера, указывающие на общий дух жизни, а не на частности, как обеты монашеские. Пред лицом Всевидящего Бога в присутствии свидетелей каждый мирянин, прежде нежели быть погруженным в купель крещения и через это возродиться к новой жизни, жизни благодатной и святой, дает торжественное обещание «отречься от сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его» и «сочетаться Христу», «веруя Ему, яко Царю и Богу». И не только дает обещание, но и тут же подтверждает категорически, что он уже сделал это в сей момент решительно и бесповоротно, когда на вторичный вопрос священника: «Отреклся ли еси сатаны?» отвечает: «Отрекохся» и на вопрос: «Сочетался ли еси Христу?» так же решительно отвечает: «Сочетахся». По сравнению с этим обетом, который дают все христиане без исключения, обеты монашества являются только как бы уточнением, усилением и как бы углублением обетов крещения. Вот почему даже в самом чине пострижения в малую схиму монашеский постриг называется не чем иным, как вторым крещением, вследствие чего при постриге, когда он завершится, поется то же самое радостное, полное ликования, песнопение, как и при совершении таинства крещения: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся». И среди наших богомудрых отцов и учителей Церкви поэтому существует мнение, что пострижение в монашество есть не просто обряд, но таинство и именно: таинство второго крещения, в котором повторяются и вместе с тем углубляются обеты отречения от диавола и верности Христу.

В самом деле. Монах дает обет девства, обещая хранить целомудрие. Но разве миряне не обязаны хранить целомудрие до брака, а в браке взаимную верность и особое супружеское целомудрие, которое, по выражение святых Отцов, состоит в трезвенной отчужденности супругов от порабощения их душ чувственным страстям? Нельзя забывать также и того, что Церковь наша, благословляя и освящая торжественным чином первый брак для каждого христианина, весьма отрицательно относится и как бы нехотя благословляет второй брак, а для третьего брака нет даже особого чина и он допускается только потому, что рассматривается как состояние, все же лучшее блуда. Вступающие в третий брак, в виде епитимии за невоздержание, на 5 лет отлучаются Церковью от причащения.

Монах дает обет нестяжания. Но разве мирянам, по Евангелию, позволяется накоплять богатства для того, чтобы тратить их на свои прихоти и жить в свое удовольствие? Не осуждается ли в Евангелии тот легкомысленный богач, который всю свою жизнь только наряжался в роскошные одежды и весело пировал с своими друзьями, нисколько не беспокоясь о судьбе несчастного бедняка Лазаря, лежавшего в струпьях у ворот его дома? А другой богач, который собирался наслаждаться своим богатством и сказал душе своей: «душе, имаши многа блага, лежаща на лета многа: почивай, яждь, пий, веселися!» не услышал ли строгий приговор от Бога: «Безумие, в сию нощь душу твою истяжут от тебе: а яже уготовал еси, кому будут?» (Лук. 12:16–22). И разве только для одних монахов, а не для всех христиан, должны звучать грозным предостережением от увлечения богатствами слова Господа: «Трудно богатому войти в Царство небесное; легче верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Мф. 19:24).

Разве не всем христианам сказано: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:19–21). И это вполне понятно. Ибо тот, кто накопляет богатства и привязывается к ним своим сердцем, тот больше надеется на силу своего богатства, чем на Бога, и богатство занимает в душе его место, которое должно принадлежать Богу, становится для него кумиром, идолом, ложным Богом, вместо Бога истинного. Любящий богатство – изменник Богу. «Не можете Богу работати и мамоне».

Монах дает обет послушания, отрекаясь от своей воли. Но разве мирянам позволено поступать во всем по своей греховной разнузданной воле? Разве не обязаны они послушанием заповедям Божиим, своим духовным отцам и наставникам да и вообще – старшим и начальствующим лицам не только в духовной, но и в светской гражданской жизни? Что бы это было на земле, если бы каждый из мирян стал жить по своей воле, так как ему хочется! Ведь не к монахам, а ко всем христианам обращено увещание святого апостола Павла: «Повинуйтеся наставникам вашим и покоряйтеся» (Евр. 13:17) или увещание апостола Петра: «Будьте покорны всякому человеческому начальству для Господа, Царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посланным для наказания преступников и для поощрения делающих доброе» (1Петр. 2:13).

И мирянин, если он желает быть истинным христианином, преуспевать в духовной жизни, должен избрать себе духовника, которому он доверяет, открывать ему всю свою душу, как монах старцу, и во всем в жизни поступать, руководствуясь его советами. Так и поступали действительно в доброе старое время все верующие миряне.

Итак, из всего вышеизложенного нам ясно видно, что монашеские обеты не есть что-то новое в христианстве, что-то для христианства необычное, сверхприродное, вырывающее целую пропасть между монахами и обыкновенными христианами-мирянами, – отнюдь нет. Монашеские обеты это есть всего лишь только повторение, а вместе с тем уточнение и одновременно углубление обетов крещения, тех же самых обетов, которые в более общих словах и выражениях дает и каждый христианин, приступающей ко святому крещению, когда обещает «отречься от сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его и всея гордыни его» и «сочетаться Христу».

Архиепископ Аверкий (Таушев) (1906 – 1976 гг.)