Богослужения для царской семьи в заключении в Тобольске
С приездом Венценосцев в Тобольск сразу встал вопрос о месте и порядке богослужений для арестованных. Молитва в церкви — средоточие духовной жизни христианина. Без храма, без участия в литургии правильное духовное делание строиться не может. Венценосцы с ранних лет посещали практически все предпраздничные и праздничные, субботние и воскресные службы, богослужения Страстной седмицы и многие другие. Но сразу после ареста в марте 1917 года возможность посещать храм у Царской семьи была отъята.
До отъезда в Тобольск в Александровском дворце Царского Села для Царской семьи регулярно проводились литургии и другие богослужения в походной (со складывающимся переносным иконостасом) церкви, установленной в одной из комнат дворца. Отсутствие храмового богослужения стало едва ли не самым болезненным лишением для Венценосцев.
В Тобольске вопрос о богослужениях в церкви поначалу решился положительно: до конца 1917 года в воскресные и праздничные дни Императорской семье относительно часто разрешали посещать литургии в расположенной рядом с губернаторским домом Благовещенской церкви. Но все же, в основном в воскресные и праздничные дни, Царская семья была вынуждена молиться на дому за обедницами. Обедница — чинопоследование, сходное с литургией, но без главной ее части — анафоры, во время которой совершается преложение (претворение, пресуществление) Святых Даров.
Почему обедницы? Для совершения литургии вне храма требуется антиминс — специальный плат с вшитой в него частицей святых мощей, подписанный и освященный архиереем. Очень странно, но в течение почти всего времени пребывания Государя в Тобольске — с августа 1917 года по апрель 1918 года — епископ Гермоген не выдал антиминс для возможного совершения литургий на дому. Какими мотивами руководствовался архиерей, отказывая заключенным в антиминсе, неясно.
Для Императорской семьи это стало серьезным ударом. Учитель Царских детей Пьер Жильяр в воспоминаниях отметил, что «отсутствие антиминса было большим лишением для царского семейства». Императрица с сожалением писала Марии Мартиниановне Сыробоярской: «Обедница это совсем не то, не та благодать, как в литургии, отнять эту радость и утешение жестоко».
Поначалу богослужения для Царской семьи вели клирики Благовещенской церкви священник Алексей Павлович Васильев (1865–1929 или 1930) и диакон Александр Георгиевич Евдокимов (1890–1937). Как показало будущее, они оказались не совсем готовы к столь ответственной миссии.
Службы на дому происходили в большом зале первого этажа. Всенощная начиналась в 20–21 час или позднее, поскольку до этого священник служил ее в храме. По той же причине поздно начинались и обедницы — в 11.30.
О богослужениях в губернаторском доме комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов оставил следующее свидетельство: «Всю работу по обстановке и приготовлению зала к богослужению брала на себя Александра Федоровна. В зале она установила икону Спасителя, покрывала аналой, украшала их своим шитьем и пр. В 8 часов вечера приходили священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из Ивановского монастыря. В зал собиралась свита, располагаясь по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам. Когда бывший царь с семьей выходил из боковой двери, то они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее княжны. Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Помню, на меня вся эта обстановка произвела сильное первое впечатление. Священник в ризе, четыре монашки, мерцающие свечи, жидкий хор монашенок, видимая религиозность молящихся…».
За все время заключения в Тобольске посетить всенощную в Благовещенской церкви Царской семье не позволили ни разу, а на литургию первый раз допустили 8 сентября 1917 года — на праздник Рождества Пресвятой Богородицы.
Отметим, что, когда Царской семье разрешали пойти на литургию в храм, службы всегда были ранними, а вдоль пути следования — пройти немного садом и через улицу — всегда ставился караул, который дежурил и у самой церкви. Во время присутствия Царской семьи горожане в храм не допускались. В церкви рядом с Царской семьей, их приближенными и слугами дежурила охрана, не позволяя переговариваться. Как писала Императрица: «Во время служб офицеры, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить». По выходе Венценосцев и их приближенных служили вторую, позднюю литургию для прихожан.
8 сентября 1917 года, на праздник Рождества Пресвятой Богородицы, Императрица записала в дневнике: «Ходили на службу в Благовещенский собор пешком, я на своем кресле, через городской сад, солдаты расставлены на всем пути, толпа там, где переходили улицу. Очень неприятно, но, однако, благодарна за то, что была в настоящей церкви, за 6 месяцев [впервые]».
Комиссар Василий Панкратов описал это событие следующим образом: «Николаю Александро- вичу было сообщено, что завтра обедня будет совершена в церкви, что необходимо к 8 часам утра быть готовыми. Пленники настолько были довольны этой новостью, что поднялись очень рано и были готовы даже к 7 часам. Когда я пришел в 71/2 утра, они уже ожидали. <…> Александра Федоровна… решила не идти пешком, а ехать в кресле, так как у нее болят ноги. Ее личный камердинер быстро вывез кресло к крыльцу. Вся семья вышла в сопровождении свиты и служащих, и мы двинулись в церковь. Александра Федоровна уселась в кресло, которое сзади подталкивал ее камердинер. Николай II и дети, идя по саду, озирались во все стороны и разговаривали по-французски о погоде, о саде, как будто они никогда его не видели. На самом же деле этот сад находился как раз против их балкона, откуда они могли наблюдать его каждый день. Но одно дело видеть предмет издали и как бы из-за решетки, а другое — почти на свободе. Всякое дерево, всякая веточка, кустик, скамеечка приобретают прелесть… По выражению лиц, по движениям можно было предполагать, что они переживали какое-то особенное состояние. Анастасия даже упала, идя по саду и озираясь по сторонам. Ее сестры рассмеялись, даже самому Николаю доставила удовольствие эта неловкость дочери. Одна только Александра Федоровна сохраняла неподвижность лица. Она величественно сидела в кресле и молчала. При выходе из сада и она встала с кресла. Оставалось перейти через улицу, чтобы попасть в церковь, здесь стояла двойная цепь солдат, а за этими цепями — любопытные тоболяки и тоболячки… Наконец мы в церкви. Николай и его семья заняли место справа, выстроившись в обычную шеренгу, свита ближе к середине. Все начали креститься, а Александра Федоровна встала на колени, ее примеру последовали дочери и сам Николай… После службы вся семья получает по просфоре, которые они всегда почему-то передавали своим служащим».
Вскоре заключенным вновь разрешили посетить церковь — 14 сентября на праздник Кресто- воздвижения. И 18 сентября Великая княжна Татьяна Николаевна писала Великой княгине Ксении Александровне: «Были два раза в церкви. Ты можешь себе представить, какая это была для нас радость. <…> Здесь церковь хорошая. Одна большая летняя в середине, где служат для прихода, и две зимние по бокам. В правом приделе служили для нас одних».
Пьер Жильяр отметил: «Мы присутствовали исключительно у ранней обедни почти одни в этой церкви, едва освещенной несколькими восковыми свечами; публика строжайше не допускалась. По дороге в церковь или на обратном пути мне часто приходилось видеть людей, осенявших себя крестным знамением или падавших на колени при прохождении Их величеств. Вообще жители Тобольска оставались очень расположены к царскому семейству, и наша охрана должна была беспрестанно принимать меры, чтобы воспрепятствовать им останавливаться под окнами или осенять себя крестным знамением, проходя мимо дома, занимаемого царским семейством».
Аналогично свидетельствует и баронесса Софья Карловна Буксгевден: при походе в церковь «толпа удерживалась солдатами на большом расстоянии. Люди глядели на них в молчании, но иногда можно было увидеть старого крестьянина, ставшего на колени в молитве, или крестящуюся женщину».
Вообще можно заметить, что практически всё время пребывания Царской семьи в Тобольске горожане были весьма доброжелательно и сочувственно настроены к узникам. Местные жители часто передавали заключенным различные продукты: конфеты, сахар, торты, копченую рыбу и др. «Тобольск — богобоязненный город; на 22 000 жителей здесь 27 церквей, и все такие старинные, красивые», — писал лейб-медик Царской семьи Евгений Боткин своему сыну.
В следующий раз Царской семье удалось посетить храм 1 октября — на праздник Покрова Пресвятой Богородицы. 2 октября Великая княжна Татьяна Николаевна делилась радостью в письме к Зинаиде Сергеевне Толстой: «Три раза мы были в церкви — такое было утешение и радость! По субботам и остальные разы у нас была всенощная и обедница. Конечно, и это хорошо, но все же не может заменить нам церковь. Ведь больше полугода мы не были в настоящей, потому что в Царском Селе у нас походная…».
С 1 октября по 17 декабря 1917 года Венценосцы молились в храме каждую воскресную литургию.
В субботу 21 октября, после всенощной на дому Царская семья исповедалась. На 22 октября приходилась годовщина восшествия Государя Николая II на престол и праздник иконы Божией Матери «Казанская». Вся Семья по традиции ежегодно причащалась в этот день Святых Христовых Тайн. В 1917 году 22 октября пришлось на воскресный день, и Царской семье было разрешено пойти в церковь. Вся Венценосная семья причастилась. «Какое душевное утешение в переживаемое время!» — записал в тот день Государь.
На именины Царя, в праздник святителя Николая Чудотворца — 6 декабря, пойти в церковь не позволили, но в доме был отслужен молебен.
К.Г. Капков, руководитель научно-исторического отдела Николо-Сольбинского монастыря
